Фридрих Ницше (1844-1900) – великий немецкий мыслитель, представитель иррационализма и волюнтаризма.

Исследователи его творчества отмечают, что последние две книги «Антихристианин» и «Ессе Homo» были написаны автором в состоянии распада Я, обострения болезни, осложнение которой привело впоследствии к сумасшествию. В них можно обнаружить элементы невменяемости, поэтому читать их необходимо с особым вниманием, чтобы отделить гримасу от крика отчаяния. Здесь мы обнаруживаем ту грань, где еще сохранившийся здравый смысл вещает нам с той затруднительной высоты, откуда уже виднеются очертания иного мира. Пересечь этот водораздел можно лишь в том случае, если человек решится на окончательный и бесповоротный разрыв всех внешних связей с реальностью. Искушение вырваться за предел собственного Я иногда приводит к саморазрушению.

Первоначально «Антихристианин» был задуман как книга, открывающая собой целый цикл «Переоценки всех ценностей». Однако, вскоре Ницше изменил свой план: эта книга была явлена миру, как полностью законченный и самостоятельный феномен духа. Особое внимание следует уделить жанровой характеристике произведения. По своему содержанию и пафосу оно больше всего напоминает трагический монолог, в котором герой ставит перед собой задачу – разоблачить страшную и губительную иллюзию перед лицом высшей правды. Мы становимся свидетелями крушения целого мира. Это отнюдь не интеллектуальная конструкция, а крик надорванной души. Это чем-то сродни романам Достоевского.

Автор здесь становится единственным персонажем и его мерой ответственности за собственные идеи предстает сама жизнь. Страстный тон исполнения темы всецело захватывает наше внимание. Мы как бы попадаем в эпоху первых проповедей христиан, неистовых споров о вере. Ницше сталкивает нас напрямую с обратной стороной веры – огненными и страшными сомнениями, противоборством, сокрушающим идолов, абсолютным отрицанием, противостоящим абсолютному утверждению. Вера дышит сомнениями, она живет огнем борьбы, чтобы воскресить Христа, нужно было вновь сотворить Антихриста. Ницше воскрешает дух живой веры, уничтоженный эпохой позитивизма. Здесь он вступает в открытое противоборство со всем современным ему миром.

«Антихристианин» – это вызов, брошенный холодному, рассудочному веку, призыв к новой и всепоглощающей борьбе за свободу духа. Ницше снимает оковы разума, но цена здесь слишком велика. Полет над самим собой слишком дорого стоит. Вступая в борьбу со своим веком, человек начинает бороться против самого себя, так как он тоже является частью этого времени. Поэтому, чтобы написать эту книгу, автору необходимо было уничтожить самого себя. Так начинался распад. Он стал неизбежным следствием затянувшегося процесса раздвоения, разделения Я. Ницше уже давно начал диалог с собственной тенью, сперва его крепкий разум еще был способен выдержать гнет неразрешимого внутреннего противоречия, но чем дальше он шел, тем сильнее становилась темная половина его души. Он все больше уходил в собственную тень. Когда Дионис и Антихрист победили Христа и Апполона, стало ясно, что человек, являвший миру столь замечательную и вместе с тем столь ужасную борьбу, перестал существовать.

Вопросы для конспектирования

1. Как определяет Ницше взаимосвязь христианизации духа и состояние упадка в культуре?

2. Какую оценку дает Ницше буддизму и христианству?

3. Какие предпосылки христианства проявились в иудаизме? Как происходила трансформация основных понятий иудаизма в христианской религии?

4. Как определяет Ницше образ Иисуса Христа? В чем он видит содержание его миссии?

5. Чем было определено дальнейшее развитие христианской идеи? В чем заключаются основные разногласия последующих интерпретаций с первоначальным смыслом учения Христа? Каково значение идеи личного бессмертия?

6. Каковы пагубные последствия влияния христианства на историю и культуру античности и Возрождения?

Литература

1. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. – М., 1989.

Негативное отношение Ф. Ницше к христианству общеизвестно. Резкая критика данной конфессии встречается почти во всех рабо­тах немецкого мыслителя, но прежде всего – в специально посвященном ей труде «Антихристианин» (1888). Чем же обусловлено отрицательное отношение Ницше к наиболее распространенной ми­ровой религии?

В работах некоторых зарубежных авторов, например, в книге директора Института философии Ягеллонского университета З. Кудеровича «Современная философия», в ряду причин «антихристи­анства» Ф. Ницше называется прежде всего его болезнь. Известно, что почти всю жизнь немецкий мыслитель страдал от сильных го­ловных болей; дневниковые записи его свидетельствуют, что в среднем до 200 дней в году он был не в состоянии взяться за перо и спокойно изложить свои мысли на бумаге. Сам способ из­ложения материала в виде кратких фрагментов также был обуслов­лен тяжелой болезнью ученого – он физически не мог прибегнуть к какой-либо крупной научно-литературной форме.

Действительно, тяжелая болезнь, как свидетельствуют психо­логи, очень часто приводит человека к той или иной крайней фо­рме самовыражения. В этом случае его отношение к религии ста­новится чрезвычайно обостренным и выражается либо в усугубле­нии религиозности и набожности (вовсе не случайно мы видим в Церквах большое число людей больных и ущербных в чисто физи­ческом смысле) либо в откровенном отрицании Бога.

Вторая причина богоборчества Ницше, на которую указывают зарубежные авторы, связана с его мировоззренческой эволюцией, выразившейся в разрыве мыслителя с традиционным окружением. Воспитанный в духе протестантского благочестия, Ф. Ницше как сын пастора и сын дочери пастора весьма болезненно переживал свое разочарование в божестве и сомнение в достоверности Свя­щенного писания. «Ренегатство» потребовало от него разрыва с семьей и семейной традицией, перехода с теологического факуль­тета на факультет классической филологии. В мировоззренческом плане такой человек не мог оставаться нейтральным, а потому якобы весь свой интерес к богословию и хорошее знание Библии посвятил делу их ниспровержения. «Ренегаты» же, как свидетель­ствует история, всегда подходят к объекту прежнего увлечения с большей дозой критики, чем люди, никогда раньше его не почитавшие.

Приведенные выше причины антихристианской (но вовсе не антирелигиозной, как это будет показано далее) установки Ниц­ше могут быть приняты во внимание, однако основной причиной ее, по нашему мнению, следует считать культурологическую кон­цепцию мыслителя. Уходя своими корнями в эпоху Просвещения, в частности к идеям Руссо, она исходила из противопоставления «испорченным» и морально разобщенным «культурным» нациям прос­тоты и чистоты нравов народов, находившихся на более ранних ступенях общественного развития. Отрицая теорию единой линей­ной эволюции культуры, Ницше придерживался концепции «локаль­ных цивилизаций» – замкнутых и самодостаточных, неповторимых культурных организмов. Известно, что сходные представления раз­вивали в разное время в Данилевский и П. Сорокин, а также А. Тойнби в Англии, однако в отличие от них Ницше тракто­вал любую культуру (на уровне «культурных образцов») как сред­ство подавления и порабощения человека.

Всякие формализованные системы, общественные установления в виде предписаний и запретов, по мнению мыслителя, обезличи­вают и усредняют человека, объективно сковывают его и в опре­деленной мере унифицируют. Особая роль в этом принадлежит хри­стианству с его жесткой регламентацией общественной, семейной и личной жизни, а потому оно, в понимании Ницше, сковывавшее на протяжении девятнадцати веков любое творческое начало, дол­жно быть безусловно отвергнуто. Христианство ставит заслон на пути появления «сверхчеловека»; человек, принявший эту рели­гию, собственно и не может стать таковым, поскольку христианст­во ставит перед собой задачу сформировать из него «червя зем­ного», подобного миллионам других. Религия ориентирует его не на земные ценности, а на «небесный Ханаан». В силу этого Ницше считал своим долгом не просто огульно отбросить христианство, а подвергнуть критике его мировоззренческие основы и мораль, догматику и социальное учение.

«Не сотвори себе кумира» – это, пожалуй, была единствен­ная библейская заповедь, которую готов был воспринять Ницше. Отрицая роль всякой преемственности в культуре, наличие учителей и учеников, философ призывал каждого идти своей дорогой и не ориентироваться на чьи бы то ни было идеи, дабы не стать рабом чужих доктрин. Прежде всего, христианство с его догмами, отмечал он, породило сознание раба; борясь против данной функ­ции религии, Ницше собственно по этой причине называл свое уче­ние антихристианским, а себя – Антихристианином.

Ратуя за «взращивание сверхчеловека», Ницше объективно должен был выступить с критикой христианства, заповеди которого служат защите убогих и бедных, но питают неприязнь к индивиду­альности. «Нечего приукрашивать христианство, – пишет философ, – оно вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом чело­века, оно предало анафеме все его инстинкты и извлекло из них зло – лукавого в чистом виде: сильный человек – типичный отвер­женец, «порочный» человек. Христианство принимало сторону все­го слабого, низкого, уродливого..., христианство погубило разум даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение, греховность в самых высших ценностях духовного».

Примером того, как христианство «совращает» и «губит разум даже самых сильных натур», был для Ницше великий французский ученый и философ Блез Паскаль (1623–1662). Стоявший перед аль­тернативой «наука или христианство», Б. Паскаль в мировоззрен­ческих вопросах и в случаях творческих сомнений отдавал пред­почтение религии, а потому отмечал «ничтожность» человека перед Абсолютом, наличие «порчи» всей человеческой природы в резуль­тате грехопадения. Видя в этом плане в Паскале своего оппонен­та, Ф. Ницше определял подобную позицию ученого как проявление «порчи» его разума христианством.

Случай с Б. Паскалем немецкий ученый не склонен был рассмат­ривать как исключительный, а потому заключал: «Религия типа хри­стианской… не может не враждовать с «мудростью мира сего», сиречь с наукой... Императив «веры» налагает вето на науку – на практике это означает: ложь любой ценой... Нельзя быть фило­логом и врачом и не быть при этом антихристианином. Ведь фило­лог видит, что стоит за «священными книгами», а врач видит, что стоит за физиологической деградацией типичного христианина. Врач говорит: «Неизлечим»; филолог говорит: «Подлог».

Противопоставляя христианство и науку, философ сопоставляет основные их понятия и приходит к выводу о несостоятельности практически всех религиозных представлений. Он выступает против историчности и попыток идеализации личности Христа («Я возражаю против того, чтобы вносить фанатика в тип искупите­ля»), против чудес и веры в искупление им грехов других людей и требует иносказательной и символической, а не буквальной их интерпретации. «Нет ничего менее христианского, чем церковные огрубления, – пишет он, – личный Бог, «царство божие» в каче­стве второй ипостаси Троицы... Все это – всемирно-историчес­кое циническое глумление над символом...».

Единственной реальностью человека Ницше объявлял саму че­ловеческую жизнь с ее витальными ценностями; благо личности при этом отождествлялось с возможностью активно участвовать в ней, не считаясь ни с какими ограничениями. Следствием такой позиции была отрицательная оценка всего того, что сковывало «полноту жизни» человека, в чем-то стесняло его свободу. И вновь врагом человеческой свободы, его счастья и самой жизни выступало в глазах философа христианство. Следовательно, при­ходил он к выводу, для освобождения человека необходимо пред­варительно освободиться от самой религии, обрекающей его на несвободу.

Понимая свободу как свободу проявления воли и силы, Ницше отмечал, что в истории человечества эти категории ошибочно увя­зываются с религией и Богом. Но свобода и ответственность являются свойствами только человека, поэтому необходимо исключить существование Бога как существа, наделяющего человека опреде­ленной природой вместе с атрибутом свободы.

Происхождение религии Ф. Ницше объяснял прежде всего психологическими свойствами человека. Одновременно он признавал, что незнание сил природы выступало непосредственной причиной появления религиозных представлений у первобытного человека. Поиски Бога как трансцендентной прапричны мира мыслитель истолковывал в рамках «психологии заблуждения».

Тяга к религии и сам феномен веры в Абсолют, по мнению автора «Антихристианина», возникают из-за слабости воли у мно­гих людей («Потребность в вере возникает там, где убывает во­ля»). В целом же обращение к религии, по его мнению, равнозна­чно бегству от ответственности, оно – свидетельство интеллектуально-психологической незрелости людей.

Следует отметить, что приведенная выше интерпретация ре­лигии и сегодня вызовет немало возражений у современных теоло­гов. Так, профессор Академии христианской теологии в Ковальчик в книге «Основы христианского мировоззрения» ука­зывает на то заблуждение Ницше и его последователей, что они не проводят различий между религиями монотеистическими и поли­теистическими, высшими и низшими. Их деформированная концепция божества является слепком воззрений, в которых доминируют идеи кантианства и гегельянства. Они не были знакомы с аутентичной христианской наукой о Боге, не знали достаточно хорошо библей­ской, патристической и томистской теологии, в противном случае они не утверждали бы, что зависимость человека от Творца угро­жает свободе человека.

Во-вторых, как утверждают современные христианские крити­ки Ницше, отрицательное отношение этого мыслителя к религии вытекало в значительной мере из его концепции человека, бази­ровавшейся на дарвинском биологизме и натурализме. Теория «сверхчеловека» рассматривает личность сквозь призму ее физио­логических и волевых свойств, человек же с его миром духовных ценностей далеко выходит за рамки биологии и физиологии.

Что касается первого упрека в адрес Ницше, то следует за­метить, что немецкий философ прекрасно разбирался во всех раз­делах христианской теологии. Свою критику он выводил не из не­знания основ христианства, а, как он был убежден, из его сути – иллюзорной и вредоносной, по определению автора «Антихристиа­нина». Столь же несостоятелен и второй аргумент в споре с Ниц­ше и ницшеанцами – они исходят не только из биологических свойств человека, но и учитывают его духовную сферу, о чем, например, свидетельствует восприятие ими идеи кантовского мо­рального императива.

Проблемы морали, особенно христианской, глубоко интересо­вали Ф. Ницше. Христианскую мораль, как известно, он рассматри­вал как систему навязывания людям ответов на все сложнейшие нравственные вопросы. Ответы же на них, полагал ученый, не может давать христианство, ограничивающее и сдерживающее природу человека.

Отношение философа к христианской морали однозначно: оно «наложило свою лапу» на светскую мораль, а потому – «недурно надевать перчатки, когда читаешь Новый завет». «Напрасно отыс­кивал я в Новом завете хотя бы одну симпатичную черту, – отме­чал Ницше, – ни независимости, ни доброты, ни откровенности, ни прямодушия... Человечности тут и не бывало, – не выработал­ся еще инстинкт чистоплотности... В Новом завете сплошь дурные инстинкты, и нет мужества сознаться в них. Сплошная трусость: на все закрывают глаза, обманывают самих себя».

Критике подвергается не только содержание христианской морали, но и ханжеское отношение к ней. Ницше обращает внима­ние на повсеместное расхождение между предписаниями христианства и повседневным поведением самих христиан, редко следующих в практической жизни этим предписаниям. Сводить же свою хрис­тианскую веру «исключительно к феноменам сознания – значит отрицать христианство».

Тождественна ли ницшевская критика христианства отрицанию религии вообще? Можно ли считать Ницше атеистом ? Определенно нет, поскольку, во-первых, он готов признать практическую цен­ность христианства и считает, что режим сальной власти должен использовать модернизированное христианство в качестве мораль­ного учения масс. Во-вторых, отрицая традиционное христианство, философ высоко оценивает некоторые другие религии, прежде всего буддизм .

Буддизм импонирует немецкому ученому тем, что высоко ценит земную жизнь человека, его земное совершенствование; буд­дизм привлекает также своей терпимостью к инакомыслящим. Если христианство обращено к слабому и безвольному, к угнетенному и порабощенному – это их религия, то буддизм – к свободному человеку, не занимающемуся «казуистикой греха, самокритикой, инквизицией совести». Вот почему философ особо подчеркивает, что, осудив христианство, он «не хотел бы совершить подобную несправедливость в отношении родственной религии – буддизма».

Именно по той причине, что ницшевская философия жизни не принимала, а отвергала христианскую идею, отрицающую жизнь земную и прославляющую жизнь загробную, автор «Антихристиани­на» отдает предпочтение буддизму, где все выглядит иначе. В христианстве «презирают тело, отвергают гигиену чувственности… Известная жестокость к себе и к другим – это тоже христианское... Буддизм – эта религия рассчитана на людей поздних, предназ­начена для рас добрых, кротких, слишком духовных... Буддизм – религия утомленного финала цивилизации, а христианство вообще не обнаруживает перед собой цивилизации...».

Вероучение христианства мыслитель рассматривает как эклектическое соединение противоречивых разнородных положений. Ниц­ше объясняет данный эклектизм тем, что христианство по мере своего распространения вынуждено было заимствовать многие язы­ческие элементы у тех «варварских» народов, на территории которых оно становилось господствующим. В силу этого христианство не может претендовать на стройность и цельность своего учения – оно приобрело «вульгарный» и «варварский» вид, так как усвои­ло вероучения и обряды всех прежних культов в Римской империи, «впитало в себя бестолковщину всех видов больного разума».

Христианство, по оценке Ф. Ницше, явилось «вампиром » Рим­ской империи, оно, по сути, перечеркнуло многие достижения рим­лян, готовивших почву для великой культуры. Оно повинно в унич­тожении многих ценностей античного мира – высокоразвитой науки, культуры. Поэтому, заключая своего «Антихристианина», Ф. Ницше восклицает: «Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христи­анской Церкви самое страшное обвинение, какое когда-либо зву­чало в устах обвинителя. Она для меня худшая из всех мыслимых порч, она обладала волей к самой ужасной, самой крайней порче. Христианская Церковь не пощадила ничего и испортила все, каждую ценность она обесценила, каждую истину обратила в ложь, всякую прямоту в душевную низость».

В литературе, посвященной творчеству Ф. Ницше, мыслитель нередко предстает как апологет вседозволенности, ниспроверга­тель всех существовавших до него ценностей. В то же время в меньшей степени отмечается то, что критика устоявшихся тради­ций, принявшая в его учении форму антихристианства, осуществлялась, по словам самого философа, из-за его обостренного «заступнического инстинкта жизни». Побудительным мотивом вызова косности, обывательскому образу жизни стало стремление мыс­лителя преодолеть рабское сознание и несвободу человека. Цель, как видим, гуманная, не утратившая своей актуальности и ныне.

Оригинальная позиция Ф. Ницше в отношении религии совсем неожиданно нашла своих продолжателей после второй мировой вой­ны в форме теологии «смерти Бога». Отправной точкой для этой теологии послужила известная формула Ф. Ницше: «Бог умер! Бог мертв!» (работа «Веселая наука»). Не новый в истории философии тезис (он встречается и у Гегеля, и у Фейербаха) означал у Ниц­ше, что традиционная религия в виде не подлежащих развитию догм изжила себя и уже не в состоянии ответить на насущные воп­росы времени.

Идеи опирающейся на ницшеанское представление о «смерти Бога» теологии получили наибольшее распространение в протеста­нтизме США. Представители этого направления в современной про­тестантской теологии – Т. Альтицер, Г. Кокс, В. Гамильтон, П. ван Бурен, Г. Ваханян – единодушно констатируют смерть традиционной идеи Бога и выступают с требованием радикальных поисков новых религиозных идей. Признавая «смерть Бога», радикальные протес­тантские теологи стремятся отыскать религиозный смысл в мире, который потонул в «бездне безбожия».

В противовес традиционному христианскому пониманию Бога как потустороннего, высшего существа, изолированного и проти­востоящего миру, Т. Альтицер, например, выдвигает идею о Боге как диалектике процесса. Согласно его представлениям, Бога нельзя мыслить иначе как в виде некоей безличной духовной ре­альности, развивающейся на основе постоянного отчуждения. Именно благодаря непрерывному диалектическому процессу самоот­чуждения и самоотрицания происходит развитие и воплощение Бога.

В настоящее время, считает Альтицер, произошло тотальное воплощение Бога, когда он полностью и окончательно слился с сотворенным им миром и больше уже не имеет и не может иметь какого-то иного бытия, независимого и отличного от последнего. Его бытие исключительно «среди мира», внутри его, «во плоти» исторического процесса развития. Но Бог, погрузившись в мир, не перестает быть Богом, просто из трансцендентного, т. е. по­тустороннего, он становится абсолютно имманентным, посюсторон­ним.

Другой представитель теологии «смерти Бога», Г. Ваханян, на основе анализа современной духовной ситуации приходит к вы­воду, что традиционный христианский Бог «умер», став лишь час­тью культуры. Задача современной теологии состоит в том, чтобы показать ограниченность любых конкретных культурно-историчес­ких представлении о Боге для утверждения «вечно живого» Бога Библии.

В свою очередь В. Гамильтон и Ван Бурен утверждают, что христианство является учением о человеческой жизни, а не о Боге, поэтому роль теологии заключается в выражении на понятном обычному человеку языке переживаний, которые вызывает в нем евангельская история Христа. Невозможны осмысленные высказыва­ния ни о бытии Бога, ни о его смерти – само слово «Бог» умерло.

Итак, как видно из приведенных выше примеров, критика Ф. Ницше традиционных христианских представлений находит различ­ное продолжение даже в самой христианской теологии. Атеисты же и скептики, обращаясь к осуществленному мыслителем анализу мо­рали, вероучения и социальной доктрины христианства, всегда находят немало аргументов для радикальной критики социальной роли и функций этой конфессии.

* Публикуется по: Социальная теория и современность. Вып. II: Фридрих Ницше. «Воля к власти». М., 1993. С. 115-124.

Kuderowicz Z. Filozofia wspolczesna. Warszawa, 1990. Т. 1.

Антихристианин // Сумерки богов. М., 1989. С. 20.

Там же. С. 69.

Там же. С. 52.

Kowalczyk Ks . St . Podatawy swiatopogladu chrzescianskiego. Warszawa, 1979. S. 464.

Антихристианин. С. 67.

Там же. С. 67.

Там же. С. 54.

Там же. С. 35.

Там же. С. 33.

Там же. С. 35–36.

Там же. С. 54.

Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих еще и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся posthum.

Условия, при которых меня понимают и тогда уже понимают с необходимостью , – я знаю их слишком хорошо. Надо быть честным в интеллектуальных вещах до жестокости, чтобы только вынести мою серьезность, мою страсть. Надо иметь привычку жить на горах – видеть под собою жалкую болтовню современной политики и национального эгоизма. Надо сделаться равнодушным, никогда не спрашивать, приносит ли истина пользу или становится роком для личности… Пристрастие силы к вопросам, на которые сегодня ни у кого нет мужества; мужество к запретному ; предназначение к лабиринту. Опыт из семи одиночеств. Новые уши для новой музыки. Новые глаза для самого дальнего. Новая совесть для истин, которые оставались до сих пор немыми. И воля к экономии высокого стиля: сплачивать свою силу, свое вдохновение. Уважение к себе; любовь к себе; безусловная свобода относительно себя…

Итак, только это – мои читатели, мои настоящие читатели, мои предопределенные читатели: что за дело до остального? Остальное – лишь человечество. Надо стать выше человечества силой, высотой души – презрением…

Фридрих Ницше

Обратимся к себе. Мы гипербореи – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живем от других. «Ни землей, ни водой ты не найдешь пути к гипербореям» – так понимал нас еще Пиндар . По ту сторону севера, льда, смерти – наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход из целых тысячелетий лабиринта. Кто же нашел его? – Неужели современный человек? – «Я не знаю, куда деваться; я всё, что не знает, куда деваться», – вздыхает современный человек. Этой современностью болели мы, мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом, всей добродетельной нечистоплотностью современных Да и Нет. Эта терпимость, largeur сердца, которая все «извиняет», потому что все «понимает», действует на нас как сирокко. Лучше жить среди льдов, чем под теплыми веяниями современных добродетелей. Мы были достаточно смелы, мы не щадили ни себя, ни других, но мы долго не знали, куда нам направить нашу смелость. Мы были мрачны, нас называли фаталистами. Нашим фатумом было: полнота, напряжение, накопление сил. Мы жаждали молний и дел, мы оставались вдали от счастья немощных, от «смирения». Грозовые тучи вокруг, мрак внутри нас: мы не имели пути; формула нашего счастья: одно Да, одно Нет, одна прямая линия, одна цель.

Что хорошо? – Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.

Что дурно? – Все, что происходит из слабости.

Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия.

Не удовлетворенность, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанс, virtu, добродетель, свободная от моралина).

Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом.

Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство.

Моя проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это конец), но какой тип человека следует взрастить, какой тип желателен , как более ценный, более достойный жизни, будущности.

Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, – и никогда как нечто преднамеренное. Наоборот, – его боялись более всего; до сих пор он внушал почти ужас, и из страха перед ним желали, взращивали и достигали человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного – христианина.

Человечество не представляет собою развития к лучшему, или к сильнейшему, или к высшему, как в это до сих пор верят. «Прогресс» есть лишь современная идея, иначе говоря, фальшивая идея. Теперешний европеец по своей ценности глубоко ниже европейца эпохи Возрождения, поступательное развитие решительно не представляет собою какой-либо необходимости повышения, усиления.

Совсем в ином смысле, в единичных случаях на различных территориях земного шара и среди различных культур, удается проявление того, что фактически представляет собою высший тип , что по отношению к целому человечеству представляет род сверхчеловека. Такие счастливые случайности всегда бывали и всегда могут быть возможны. И при благоприятных обстоятельствах такими удачами могут быть целые поколения, племена, народы.

Не следует украшать и выряжать христианство: оно объявило смертельную войну этому высшему типу человека, оно отреклось от всех основных инстинктов этого типа; из этих инстинктов оно выцедило понятие зла, злого человека: сильный человек сделался негодным человеком, «отверженцем». Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения. Вот пример, вызывающий глубочайшее сожаление: гибель Паскаля, который верил в то, что причиной гибели его разума был первородный грех, между тем как ею было лишь христианство.

Мучительное, страшное зрелище представилось мне: я отдернул завесу с испорченности человека. В моих устах это слово свободно по крайней мере от одного подозрения: будто бы оно заключает в себе моральное обвинение. Слово это – я желал бы подчеркнуть это еще раз – лишено морального смысла, и притом в такой степени, что испорченность эта как раз ощущается мною сильнее всего именно там, где до сих пор наиболее сознательно стремились к «добродетели», к «божественности». Я понимаю испорченность, как об этом можно уже догадаться, в смысле décadence : я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится как к наивысшим, – суть ценности décadence.

Я называю животное – род, индивидуум – испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно. История «высоких чувств», «идеалов человечества» – может быть, именно мне нужно ею заняться – была бы почти только выяснением того, почему человек так испорчен. Сама жизнь ценится мною как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостает воли к власти, там упадок. Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостает этой воли, что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности.

Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила. Состраданием еще увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием. Само страдание делается заразительным через сострадание; при известных обстоятельствах путем сострадания достигается такая величина ущерба жизни и жизненной энергии, которая находится в нелепо преувеличенном отношении к величине причины (случай смерти Назореянина). Вот первая точка зрения, но есть еще и более важная. Если измерять сострадание ценностью реакций, которые оно обыкновенно вызывает, то опасность его для жизни еще яснее. Сострадание вообще противоречит закону развития, который есть закон подбора. Оно поддерживает то, что должно погибнуть, оно встает на защиту в пользу обездоленных и осужденных жизнью; поддерживая в жизни неудачное всякого рода, оно делает саму жизнь мрачною и возбуждающею сомнение. Осмелились назвать сострадание добродетелью (в каждой благородной морали оно считается слабостью); пошли еще дальше: сделали из него добродетель по преимуществу, почву и источник всех добродетелей, конечно, лишь с точки зрения нигилистической философии, которая пишет на своем щите отрицание жизни , – и это надо всегда иметь в виду.

Еще раз об "Антихристе" Ф. Ницше

Мнимая однозначность предпоследней книги Фридриха Ницше «Антихрист» закодирована уже в ее названии, переводимом также как «Антихристианин», подобная неоднозначность будет прослеживаться и в отношении Ницше к личности самого Христа, - между учением которого и исторически-идеологическим наслоением христианства он проводил разделительную черту - неоднозначность Антихриста - Люцифера, намертво вписанного в круг вопросов веры.

Каков Христос в глазах Ницше? Это некто, стоящий по ту сторону «всякой религии, всех понятий культа, всякой истории, естествознания, мирового опыта, познания, политики, психологии, вне всяких книг, вне искусства» . Христос у Ницше - «идиот» в понимании Достоевского - игнорирует все то, что понимается под «жизнью». Все составные элементы жизни понимаются им как символы, как материал для его притч о жизни совсем другой, считающейся за реальную, которую символически можно назвать «внутренней» и вне которой и нет ничего, включая смерть. Нет греха, нет вины, нет наказания. «Грех, все, чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен» . «Бог», «Сын Человеческий», «Царство Небесное» становятся символами состояний, приравниваемых к блаженству, ставшему единственной реальностью. «Царство Божие» не есть что-либо, что можно ожидать, оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через тысячу лет - это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде…» Христос оставляет в наследство человечеству практику, в том числе практику поведения в различных неблагоприятных жизненных ситуациях, практику несопротивления. Ницше ставит в вину Церкви то, что ею из Евангелия «фокуснически изымается все понятие «блаженства», единственная его реальность, в пользу состояния после смерти!

Ницше, непрестанно напоминающий о том, что слабому должно помочь умереть, не может не упрекать Христа в бегстве от «реальности» в непостижимое.

Итак, обвиняется христианство, но христианство как фарисейство, как построение жрецов-мифотворцев, выстроивших угодный им миф. В досконально рассматриваемой психологии жреца раскрывается изобретенная последним ложь «нравственного миропорядка». Всякому самоценному естественному учреждению, такому как государство, брак и так далее, обесценивания природу, жрецом дается сообщающая ценность. Неповиновение жрецу и «закону» с необходимостью влечет за собой обретение «греха» со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе с наказанием.

Ницше ставит в упрек европейским расам то, что ассимилировав христианскую религию, они впитали вместе с ней противоречия и болезненность, не пересоздав ни нового божества, ни себя за последние две тысячи лет.

Ницше проводит сравнительный анализ христианских источников с книгой законов Ману. Цели этих трудов диаметрально противоположны, как, разумеется, противоположны и методы к их достижению, и само происхождение книг. Написание кодекса законов Ману по существу явилось подведением итогов продолжительного разнообразного жизненного опыта народа с последующей его систематизацией. В целях избежания дальнейшего эксперимента, разложения ценностей, традиция здесь взаимодействует с откровением. Базовый тезис следующий: «Бог это дал, предки это пережили» . «Порядок каст, высший господствующий закон, есть только санкция естественного порядка, естественная законность первого ранга, над которой не имеет силы никакой произвол, никакая «современная идея» .

Основанием пирамиды культуры с необходимостью будет являться прослойка населения, носящая название «посредственности» с ее ориентацией на специальную деятельность в разнообразных областях, вершиной - духовно одаренные как самые сильные, серединой - воины и судьи, стражи права. Такое деление произведено самой Природой, а не Ману, а значит, оно обречено на жизненность. Восстания низшего против высшего, сопрягающие в себе экономические деформации общества с вырождением первохристианских ценностей в прохристианские права большинства, последние тысячелетия насыщавшие кровью землю, во многих цивилизованных странах привели к образованию современных демократий с их прагматически вывернутыми наизнанку христианскими ценностями.

Искаженная вера вступила на замену христианской практике - такой жизни, какою жил Христос. Ницше пишет о том, что «истинное, первоначальное христианство возможно во все времена. Не верить, но делать, а, прежде всего, многого не делать, иное бытие…» Таким образом, в конце XIX века символический статус христианства отстаивается немецким философом в сочинении «Антихристианин».

Важнейший момент мистерии - смерть на кресте - становится диагнозом непонимания учения последователями, одновременно явившись причиной для целой цепи последующих измышлений и ложных выводов относительно «почему именно так?» В основе нашедшихся ответов лежало одно из самых антихристианских качеств человека - месть: царство божие превратилось в ожидаемое кровавое судилище над врагами «церкви».

Рассмотрим воззрения на проблему христианства философов, не избежавших прямого влияния Ницше на формирование своего мировоззрения. Карл Ясперс в ницшеанской критике морали христианства видел «недоразумение», причина которого – в непроведенном разделении между истинными моральными стимулами данной религии и моралью ему современного мира. Если для Ницше человек является одновременно червем и венцом творения, в который вплетена потенциальная энергия возвышения над самим собой и бренностью своего бытия, то по Ясперсу человек может возвыситься только в соответствии с единым - Богом, Абсолютом, что исключает ницшеанскую свободу к творчеству вне трансценденции. Ясперс отбрасывает и все презрительные христианские характеристики человека – «неопределившегося животного».

Макс Шелер, подобно Ясперсу, переработал и совместил идейные базисы Ницше и Христа /христианства/. Снимая вину в «фальсификации ценностных таблиц» с христианства, Шелер перекладывает ее на явление ресентимента, представляющего собой интенсивное переживание с последующим воспроизведением ответной реакции на действия другого человека, в результате которого погружаемая в центр личности эмоция удаляется из зоны выражения и действия личности. Такая ответная реакция, негативная по своему характеру, является долговременной психической установкой, основанной на чувстве собственного бессилия и служит источником изменения ценностей и основанного на них мировоззрения. Неспособность к овладению желанным благом, сопряженная с ненавистью к себе как носителю бессилия, трансформируется в некую любовь к вызывающим изначально отвращение объектам, представляющим низшую ценность: априорные ранговые отношения между ценностными модальностями смещаются.

Утверждение Ницше о христианстве как «цветке ресентимента» опровергается, ибо подлинная христианская идея любви не имеет ничего общего с последним. Мир же дается человеку через любовь, сила которой в каждом индивидуальном случае соответствует его способности к контакту с Универсумом - Богом - Единым. Обвинение в заражении ресентиментом может иметь отношение лишь к некоторым сторонам модифицированных моделей христианства и главным образом касается гуманизма, отвернувшегося от Бога и любви во Христе.

Простое человеколюбие (констатируется широкая распространенность и мнимого человеколюбия, основанного на ресентименте) является лишь шагом на пути к акосмистской любви к Богу и человеку.

Немаловажную роль в рисуемой картине мира играет вводимое понятие этоса - системы ценностей субъекта (индивидуума, семьи, расы, нации…), сложившейся по определенным правилам ценностных предпочтений: господствующий этос общества творит соответствующую систему мировоззрения, социальную мораль, на которых и сказывается в первую очередь возможное отравление ресентиментом.

Шелер не признает за ненавистью изначальной укорененности в человеческой природе, подобной укорененности любви, что означало бы разрыв с христианской традицией. Ненависть является следствием нарушения данной Богом иерархии ценностей. Подобное отклонение имеет своей причиной прельщение чем-либо и варьируется от относительного до абсолютного (в случае сотворения себе кумира), оно может быть обусловлено разнообразными факторами, включая наследственные и социальные.

Надежды на будущее связываются с отмиранием старого буржуазного этоса и рождением нового, причем отнюдь не при помощи пролетариата, но как результат расово-этнических смешений, в связи с чем народо-населенческие проблемы становятся предметом пристального шелеровского внимания. Социальный идеал Шелера предстает в образе свободного от ресентимента воплощения христианской любви.

Затрагиваемые «Антихристианином» темы тесно взаимосвязаны между собой и могут быть рассматриваемы на фоне их классической систематизации, проделанной Мартином Хайдеггером, согласно которой принципиальными моментами являются:

Нигилизм;

Переоценка ценностей;

Воля к власти;

Идея вечного возврата;

Идея сверхчеловека.

Рождение нигилизма понимается как начало новой эры в истории человечества. Нигилизм, отталкивающийся от события смерти Бога, далее наполняет себя созидающим смыслом. Появляется определение всего сущего как воли к власти - ее самоуполномочения на превосхождение себя самой, что тесно связано с доктриной вечного возвращения. Целью единственно сущего является «сверхчеловек» - «… тот высший однозначный образ человечества, который в качестве безусловной воли к власти в каждом человеке на разной ступени восходит к власти, наделяя тем самым человека принадлежностью к сущему в целом, то есть воле к власти, и удостоверяя его как истинно сущего, близкого к действительности и к «жизни» .

Министерство науки и образования республики Казахстан

Алматинский колледж строительства и менеджмента

Кафедра общественных дисциплин

Отделение философии

Доклад Тема: ф. Ницше «Антихрист»

Выполнил: студент группы ДАС 03-2

Нурмамбетов Д

Приняла: Алчинбекова С.М.

Алматы 2005

Введение……………………………………………………………………...3

Ницше и христианство…………………………...…………………………4

»Бог умер«…………………………………………………………………....8

Проклятие христианству…………………………………………………...10

Заключение………………………………………………………………….15

Список литературы…………………………………………………………17

Введение

Тема выбрана. »Антихрист« прочитан. Критика с публицистикой найдены. Осталось собрать все в один материал. Безусловно Ницше является радикальным философом своего времени. Почему своего? На этот вопрос я постараюсь ответить в заключении.

Для меня эта книга не являлась чем-то новым. Она наоборот подтвердила и укрепила мои знания. Есть конечно и многие спорные моменты. Но о них в самой работе.

Очень интересны были моменты сравнения христианства с другими религиями. Но в принципе с иудеями и так все понятно. А вот буддизм меня немного заинтересовал. И необходимо будет еще прочитать »Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого«, т.к. в предисловии к »Антихристу« Ницше пишет: »Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих ещё и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся posthum.«

Вот я и оказался тем »из этих немногих…« Еще и работу на эту тему писать. Вообщем введение закончено, переходим к основной части.

Ницше и христианство

Все знают, с какой неслыханной резкостью отвергал Ницше христианство. Например: »Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное »Нет««.

Ницше не устает разоблачать христианство, переходя от негодования к презрению, от спокойного исследования к язвительному памфлету. С удивительной изобразительностью он меняет точки зрения, рассматривая христианские реалии со всех сторон и раздевая их донага. Он усвоил мотивы всех своих предшественников в этой борьбе и положил начало новой войне против христианства - войне небывало радикальной и до конца осознанной. Зная об этой пламенной вражде, внимательный читатель Ницше не раз встанет в тупик перед некоторыми его высказываниями, на первый взгляд никак не совместимыми с антихристианством. Ницше случается говорить о христианстве так: »Это лучший кусок идеальной жизни, какой мне по-настоящему довелось узнать: я устремился вслед за ним чуть не с пеленок, и, думаю, никогда не предавал его в сердце своем « (»Письмо к Гасту«, 21.7.81). Он может одобрительно высказываться и о воздействии Библии: »Неизменное благоговение перед Библией, сохраняющееся в Европе, в общем, и по сей день, - это пожалуй, лучший образчик культуры и утончения нравов, каким Европа обязана христианству...«.

Более того, Ницше, отпрыск священнических семей по линии обоих родителей, видит в совершенном христианине »благороднейший из человеческих типов«, с какими ему приходилось сталкиваться: »Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях«.

Словом, если мы решим перебрать все высказывания Ницше о христианских предметах по отдельности, будь то о »священнослужителе« или о »Церкви«, мы натолкнемся на подобные трудносовместимые оценки: правда, отрицательные оценки будут в таком подавляющем большинстве, что положительные просто трудно будет заметить.

Примеров подобных противоречивых оценок и толкований можно привести еще много, важно другое; чтобы понять Ницше в целом, необходимо понять эти его противоречия, ибо они не случайны. В поисках разумного и верного истолкования двойственного отношения Ницше к христианству попытаемся подойти к проблеме вот с какой стороны.

Свое происхождение из дома протестантских священников и, следовательно, »естественную« близость к христианам сам Ницше расценивал как факт первостепенной важности, как нечто незаменимое. Однако сама эта близость приобретает для него совершенно иной смысл с тех пор, как он осознаёт, что большинство христиан - христиане несовершенные. Расхождение между притязанием, требованием и действительностью испокон веков было движущей силой христианства. Правда, нередко притязание, требующее невозможного, и действительность, отказывающаяся повиноваться требованию, могут спокойно сосуществовать, не соприкасаясь. Но там, где они, встретившись, не дают друг другу покоя, может вырасти нечто из ряда вон выходящее. Ницше замечает, что »дерзкий внутренний скептицизм« вырос »в Германии именно среди детей протестантских пасторов «. Почему? »Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника (!) - и в результате они больше не верят в Бога... Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие в homines religiosi, в святых второго ранга, во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов«.

Здесь намечена характернейшая особенность страстной ненависти Ницше: его вражда к христианству как действительности неотделима от его связи с христианством как требованием. И эту фактическую связь сам он рассматривает не как прах, который следует отрясти со своих ног, а как нечто весьма позитивное. Он отлично сознает, что именно моральный импульс христианства впервые вызвал к жизни не знающую границ волю к истине; »что даже мы, сегодня ищущие познания, мы - безбожники и антиметафизики - зажигаем наши факелы от того старого пожара, разожженного тысячелетнею Верой«. Вот почему он призывает »не просто отделаться от всего христианского, но преодолеть его через сверххристианское«.

Значит, Ницше понимает себя так: его мысль выросла из христианства под воздействием христианских же импульсов. Его борьба против христианства отнюдь не означает стремления просто выбросить его на свалку, отменить или вернуться в дохристианские времена: напротив, Ницше желает обогнать его, преодолеть, опираясь на те самые силы, которые принесло в мир христианство - и только оно.

Ницше твердо знает: »Мы больше не христиане«, но к этому он тотчас прибавляет: »Быть христианами сегодня не позволяет нам само наше благочестие - оно стало и строже, и капризнее«. Когда он противопоставляет всякой морали свое »по ту сторону добра и зла«, он хочет сделать из морали нечто большее, чем мораль: »Мы желаем сделаться наследниками морали, уничтожив ее«. В наших руках »высокий результат, достигнутый прежним человечеством - моральное чувство«

Именно христианские импульсы, то есть достигшая высочайших степеней моральная правдивость, во все времена возбуждали христианскую борьбу против действительного, реального христианства, как оно проявляет себя здесь - во власти Церкви и в фактическом бытии и поведении людей, называющих себя христианами. Эта борьба внутри христианского мира не осталась без последствий - Ницше видит себя как раз последним из таких последствий. Века христианской культуры вывели новую христианскую породу людей и породили, по его мнению, небывалую доселе возможность, реализации которой он посвящает самого себя: »Борьбе против тысячелетнего христианско-церковного гнета создала в Европе великолепнейшее духовное напряжение, какого никогда не бывало на земле: отныне, держа в руках столь туго натянутый лук, можно поразить самые отдаленные цели... Мы, добрые европейцы, носители свободного, очень свободного духа - мы сохранили все томление духа, все напряжение духовной тетивы! Не исключено, что найдется у нас и стрела - задача, а может быть, даже и цель - кто знает?...«

Подытожим: основной опыт собственной жизни Ницше - противостояние христианству из христианских побуждений - становится для него моделью всемирноисторического процесса. Век, в который он жил, обозначал для него - не историческом фоне тысячелетий - некий поворотный пункт, таивший одновременно и величайшую опасность и величайшую возможность для души человека, для истины его оценок и ценностей, для самой сути человеческого бытия. И Ницше сознательно вступает в самый центр этого водоворота мировой истории.

Чтобы измерить душевную глубину, в которой совершилась эта революция, нам следовало бы поставить вопрос так: каким образом она происходила в самом Ницше? Нам было бы желательно увидеть его первоначальное наивное христианство, а затем шаг за шагом проследить, как совершалось превращение, нас интересовали бы подробности освободительной борьбы Ницше на пути его развития - из христианина в противника христианства. Но на самом деле ничего подобного никогда не происходило: Ницше с самого начала - и это чрезвычайно важно для характеристики его мышления в целом - воспринял христианские импульсы именно в том виде, в каком они продолжали жить в нем до самой его смерти; то есть безусловность высшей морали и истины он изначально ощущал как нечто свое, родное, как несомненную действительность, но христианское содержание этой морали и этой истины, христианские данности и христианские авторитеты не существовали для него как нечто реальное даже в детстве. Так что впоследствии ему не от чего было освобождаться: не было юношеских иллюзий, которое пришлось бы разбивать, не было праха, который пришлось бы отрясать с ног своих. Ход размышлений мальчика-Ницше мы можем восстановить с помощью нескольких примеров.

Христианство как содержательное вероучение и догма чуждо ему с самого начала; он признает в нем лишь человеческую истину в символической форме: »Главные учения христианства выражают лишь основные истины человеческого сердца« (1862). А эти основные истины для мальчика те же, какими они останутся и для взрослого философа Ницше, к примеру: »Обрести блаженство через веру - это значит, что не знание, а только лишь сердце может сделать нас счастливыми. Бог стал человеком - это значит, что человеку должно искать блаженства в бесконечном, но созидать себе свое небо на земле«. Уже в ранней юности он записывает мысли, предвосхищающие его позднейшую критику христианства. Вот - против мировой скорби, которую порождает христианское миросозерцание: это не что иное, как примирение с собственным бессилием, благовидный предлог, извиняющий собственную слабость и нерешительность, трусливый отказ от созидания собственной судьбы. Мальчик уже пишет о своем подозрении: »Не идет ли человечество две тысячи лет по ложному пути в погоне за миражом?« Или вот: »Нам еще предстоят великие потрясения, когда масса начнет сознавать, что все христианство стоит на одних лишь допущениях; что бытие Божие, бессмертие, авторитет Библии, инспирация всегда были и останутся под вопросом. Я пробовал все это опровергать: о, до чего же легко разрушать, но вот строить!..« Поначалу мальчик высказывает лишь гипотезы - нерешительно, с сомнением и колебанием; с годами характер высказываний изменится радикально: всякая страсть начинается с ошеломления, и только позднее превращается в волю к борьбе. Но принципиальная позиция налицо уже в ребенке и останется неизменной до конца.

Если мы сравним в этом отношении Ницше с Киркегором, разница окажется колоссальной. У Киркегора христианская вера всегда покоится в глубине его души, где-то на самом дне; до конца дней он не теряет связи с нею, именно с историческим ее содержание: »потому что так сказал мне отец«. Ницше же, напротив, историческое содержание христианства изначально чуждо. В результате Киркегор удостоился посвящения - проник в самые глубины христианского богословия. А Ницше и в голову никогда не приходило, что у этого богословия могут быть глубины, и до его возвышенных и утонченных конструкций ему просто не было дела.

Знаки зодиака